ISSN 2412-4036 (print)
ISSN 2713-1823 (online)

Asthenic disorders in the context of COVID-19 pandemic

Bogolepova A.N., Osinovskaya N.A.

1) N.I. Pirogov Russian National Research Medical University of the Ministry of Healthcare of Russia, Moscow; 2) Federal Center for Brain and Neurotechnologies of FMBA of Russia, Moscow
Abstract. The most common health problems in COVID-19 survivors include post-infectious asthenia, which can persist for more than 100 days after the respiratory symptoms onset, and cognitive impairments. Most post-COVID patients recover not fully and have a wide range of chronic symptoms that manifest themselves within weeks or months of exposure as neurological, cognitive, or psychiatric disorders. Asthenic syndrome, numerous emotional and cognitive disorders after suffering from COVID-19 reduce the quality of life, slow down the process of recovery and patients’ returning to initial level of daily activities, which requires careful monitoring of patients for the timely detection and correction of such kind of disorders by means of treatment and rehabilitation measures.

Keywords

COVID-19
post-COVID syndrome
post-viral asthenia
chronic fatigue syndrome
asthenia
asthenic disorders
cognitive impairments

ВВЕДЕНИЕ

Появление нового вируса SARS-CoV-2, вызывающего коронавирусное заболевание COVID- 19, привело к пандемической ситуации в мире с самыми негативными социальными последствиями [1–3]. По мере накопления информации о влиянии вирусной инфекции на соматическое и психическое здоровье людей появляются данные не только о негативном влиянии SARS-CoV-2 на нервную систему, но и формирование у пациентов, перенесших новую коронавирусную инфекцию, как острых, так и длительно персистирующих психических нарушений.

Прямое негативное влияние вируса на нервную систему реализуется благодаря его повышенной нейротропности и нейротоксичности, способности вызывать каскад воспалительных процессов в центральной нервной системе (ЦНС), провоцировать развитие тромбоза, тромбоэмболии, а также острого респираторного дистресс-синдрома и дыхательной недостаточности и, как следствие, гипоксии [4–7]. Субъективно значимое стрессогенное влияние пандемии, приводящее к развитию гетерогенных психических расстройств [8–10], определяется такими факторами, как наличие длительной потенциальной угрозы жизни, преобладание в клинической картине COVID-19 неспецифических симптомов инфекции с опасением ее бессимптомной передачи и носительства, отсутствие продолжительного устойчивого иммунного ответа, массовое ухудшение материального благополучия [11–13].

Карантинные меры с самоизоляцией разной продолжительности и выраженности расцениваются как самостоятельный стрессогенный фактор [14, 15]. Известно, что до 47% людей с перенесенным COVID-19, находящихся на самоизоляции, в отличие от 37% из тех, кто на самоизоляции не был, сообщают о негативных последствиях этой меры для своего психического здоровья [16]. Отметим, что психические расстройства могут являться предикторами снижения иммунитета и повышения вероятности неблагоприятного течения вирусной инфекции [9, 17].

На настоящий момент выделены критерии, описывающие весь спектр симптомов, которые беспокоят пациентов, переболевших COVID-19. Многие авторы обозначают это состояние как «постковидный синдром» (англ. post-COVID-19 syndrome) [18], «длительный COVID-19» (long-COVID-19) [19], «подострый COVID-19» (post-acute-COVID-19), «отдаленные эффекты COVID- 19» (long-term effects of COVID-19). В связи с отсутствием четких критериев диагноза последствиями перенесенной вирусной инфекции могут считаться симптомы, сохраняющиеся в течение 2–3 нед и более после развития первых признаков COVID- 19 [20, 21]. При этом после перенесенной острой инфекции такие жалобы могут возникать как у больных, которым потребовалась госпитализация, так и у пациентов, пребывавших на лечении дома [22, 23].

К лидирующим симптомам у постковидных пациентов относятся постинфекционная астения и когнитивные нарушения [24]. Так, по данным литературы, у пациентов после перенесенного коронавирусного заболевания наиболее часто выявляются расстройства астенического (23–48%) и тревожно-депрессивного (12–26%) характера [25–31]. Несмотря на реконвалесценцию после COVID–19, у многих пациентов наблюдаются симптомы астении (до 48%), инсомнии (26%), посттравматическое стрессовое расстройство (30%). В то же время частота выявления тревожных и депрессивных расстройств у пациентов снижается незначительно и составляет после выписки 14,9–30,4% [7, 32, 33], а спустя 6 мес после острого COVID-19 – 17–23% [34, 35]. По данным метаанализа Lopez-Leon S. et al., включившего данные 47 970 человек, ведущей жалобой пациентов, перенесших COVID-19, выступала астения, которая встречалась с частотой 58%. При этом снижение концентрации внимания беспокоило 27% пациентов, а нарушение памяти – 16% [21].

Следует отметить, что астенический синдром – одна из самых актуальных проблем в практике любого врача, в том числе при ведении пациентов после острых воспалительных заболеваний. Известно, что развитие этого синдрома часто становится следствием вирусных инфекций [36, 37], а его ведущие проявления включают слабость, повышенную утомляемость, утрату способности к длительному умственному и физическому напряжению, раздражительность, эмоциональную лабильность, тревожность, которые могут сочетаться с вегетативными расстройствами в виде повышенного сердцебиения, нарушений функции кишечника, потливости. Во многих зарубежных источниках астенический синдром ассоциируется с синдромом хронической усталости (СХУ) [38]. Однако в ряде публикаций указывается на то, что астенический синдром несколько шире по своим патогенетическим и клиническим характеристикам, чем СХУ [39–41]. Проявления астенического синдрома могут различаться при различных нозологиях с доминированием тех или иных симптомов, что зачастую требует консультации специалистов, лабораторно-инструментального обследования для установления природы астенического расстройства.

Установлено, что у 10–65% пациентов с легкой или тяжелой формой COVID-19, независимо от тяжести симптомов в острой фазе, признаки астении проявляются в течение 12 нед и более. Через 6 мес после перенесенной острой вирусной инфекции обследуемые сообщают в среднем о 14 стойких симптомах. Наиболее распространенные среди них – усталость и утомляемость, мышечные боли, боли в суставах, головные боли, нарушения пищеварения, неспособность сосредоточится, потеря памяти, субфебрильная температура, депрессия, усиливающееся чувство неспособности функционировать, нарушение сна, светочувствительность и непереносимость пищи.

ПОСТВИРУСНАЯ АСТЕНИЯ

Постковидная астения представляет собой распространенный синдром, основным проявлением которого выступает продолжительная физическая и интеллектуальная утомляемость, ощущение усталости после перенесенных инфекционных заболеваний [42], обусловленных вирусными и другими возбудителями. При этом воздействие инфекционного агента на организм и развивающиеся впоследствии астенические и вегетативные расстройства не всегда могут быть установлены, и для обозначения таких состояний используется термин «поствирусный синдром усталости» [43, 44]. В течение нескольких дней и недель после внедрения в организм инфекционного возбудителя у пациентов наблюдается снижение функциональных возможностей со стороны различных систем организма. Отмечено, что повышенная утомляемость приводит к снижению качества жизни в средней на 50% по сравнению с исходным и может сохраняться от нескольких недель до более чем 6 мес [45]. Ведущие симптомы астении после COVID-19 в виде слабости и утомляемости могут сопровождаться головными болями, расстройством пищеварения, нарушением концентрации внимания и памяти [46]. Кроме того, среди тех, кто перенес острый респираторный дистресс синдром (ОРДС), более 2/3 пациентов, предъявляют данные жалобы в течение первого года, причем когнитивные нарушения могут сохраняться у них в течение последующих 5 лет [47].

В работе Sykes D.L. et al. [48] при обследовании 134 человек, перенесших COVID-19 (65,7% мужчин, медиана периода заболевания – 113 дней), было отмечено, что астения и когнитивные нарушения статистически значимо чаще встречались у женщин (p=0,005 и p=0,001). При более детальном анализе жалоб авторы выявили, что женщины чаще жаловались на астению и миалгию (p ≤0,001), в то время как частота жалоб на нарушение памяти и снижение концентрации внимания у пациентов разного пола не различались. В свою очередь, по данным немецкого проспективного онлайн- исследования Life&Covid с участием 127 человек [49], статистически значимых различий по частоте жалоб на утомляемость между мужчинами и женщинами выявлено не было.

Состояние когнитивных расстройств после перенесенной коронавирусной инфекции изучалось во многих исследованиях. Имеются публикации, в которых проводилось нейропсихологическое тестирование. В частности, подробная оценка когнитивных функций была выполнена в работе Zhou H. et al. [50], исследовавшей 29 пациентов, перенесших COVID-19, и 29 здоровых добровольцев; нейропсихологическое обследование осуществлялось онлайн с использованием тестов построения маршрута, символьно-цифрового кодирования, повторения чисел. Согласно полученным результатам, постковидные пациенты, по сравнению с группой контроля, хуже справлялись с выполнением тестов.

Данные ряда публикаций свидетельствуют, что наличие и тяжесть астении и когнитивных нарушений у пациентов, перенесших коронавирусную инфекцию, не связаны с тяжестью перенесенного заболевания, что может свидетельствовать в пользу их развития как неврологического осложнения COVID-19 [22, 23, 48].

В настоящее время продолжается изучение способности SARS-CoV-2 повреждать нервные клетки. Предыдущие коронавирусы при аутопсийном исследовании умерших пациентов [51, 52] обнаруживались в гиппокампах, а также в белом веществе лобной, теменной и затылочной долей. Сейчас появляется все больше информации, что характер поражения головного мозга у пациентов, перенесших COVID-19, чаще носит неспецифический характер с признаками эндотелиальной дисфункции и гипоксии. Тропность вируса SARS-CoV-2 к рецепторам ангиотензинпревращающего фермента 2 (АПФ 2), которые широко распространены в клетках эндотелия сосудов, способствует инфицированию этих клеток и потенциальному нарушению регуляции сосудистого тонуса [53]. По данным систематического обзора [54], у 34% пациентов после перенесенной коронавирусной инфекции было выявлено диффузное повреждение белого вещества головного мозга преимущественно в подкорковых зонах и глубинных отделах белого вещества. В исследовании Delorme C. et al. с помощью позитронно-эмиссионной томографии было выявлено снижение метаболизма глюкозы в лобных долях головного мозга у пациентов с постковидной астенией [55].

В результате развития воспалительного ответа и «цитокинового шторма» эндотелиальные клетки становятся прямой мишенью воспалительных цитокинов, которые стимулируют адгезию хемокинов и развитие эндотелиита. Эти процессы приводят к повреждению эндотелиальных клеток и увеличению проницаемости сосудистой стенки, что также может объяснить развитие и длительное персистирование астении и когнитивных нарушений на фоне инфекции COVID-19 [56].

Несмотря на разную этиологию астении (метаболическую, токсическую, инфекционную), ключевая роль в реализации ее проявлений принадлежит цитокинам [57–59]. Эти гормоноподобные молекулы-полипептиды могут продуцироваться любыми ядросодержащими клетками и играют роль эндогенных медиаторов. Действие цитокинов реализуется через высокоспецифические рецепторы на мембране клетки-мишени, они способны оказывать влияние на близлежащие клетки, выходя в системный кровоток. Вещества этой группы можно разделить на несколько семейств: интерлейкины (ИЛ), интерфероны (ИФН), опухоленекротизирующие факторы, хемокины, трансформирующие факторы роста, факторы роста и дифференцировки, факторы роста гемопоэтических клеток [60]. Основной функцией цитокинов в контексте вирусных инфекций служит регуляция защитных реакций на местном и системном уровне. Их влияние на астению подтверждается тем фактом, что пациенты, проходящие лечение от вирусного гепатита с использованием цитокинов, испытывают сильную усталость [61]. Однако, поскольку в защитных реакциях участвуют различные цитокины, выявить, какой именно из них играет центральную роль в возникновении чувства усталости, крайне сложно. Ранее считалось, что ощущение усталости вызывается лихорадкой, но недавнее исследование модели вирусной инфекции на животных показало, что астения вызвана воспалением мозговой ткани [62]. Периферическая вирусная инфекция вызывает продукцию провоспалительных и(или) противовирусных цитокинов, при этом считается, что периферически продуцируемые цитокины воздействуют на ЦНС через эндотелиальные клетки головного мозга, гематоэнцефалический барьер, блуждающие афферентные нервы, а афферентная передача воспалительных сигналов вызывает активацию микроглии и экспрессию цитокинов в мозге.

Для исследования астении при вирусной инфекции используются животные модели, которым вводят полирибоцитидиловую кислоту (поли 1:С) для имитации вирусной инфекции. Введенная кислота распознается Толл-подобным рецептором 3 (TLR 3), который экспрессируется макрофагами, дендритными клетками и эпителиальными клетками кишечника. Активация TLR 3 индуцирует выработку противовирусных ИФН, воспалительных цитокинов и фактора некроза опухоли-альфа (ФНО-α). При инъекции поли 1:С у животных отмечалось преходящее повышение температуры и длительное подавление активности в течение нескольких дней. Согласно результатам, полученным на животных моделях, было установлено, что поведение после вирусной инфекции контролирует баланс COVID-19 и антагониста рецептора ИЛ-1 (IL-Ra) [8]. Кроме этого, было отмечено, что внутрижелудочковая инфузия нейтрализующего антитела против IL-Ra существенно задерживала восстановление, вызванного инъекцией поли 1:С. Это свидетельствует о том, что эндогенный IL-Ra в головном мозге предотвращает переход от острого состояния к хроническому. Следовательно, дисбаланс ИЛ-1β и IL-Ra в головном мозге, возможно, участвует в патогенезе астенических расстройств. Как правило наиболее важная роль в патогенезе развития астении при вирусной инфекции принадлежит таким цитокинам, как ИЛ-1β, ИЛ-6, ФНО-α.

Механизм развития астении после перенесенной инфекции COVID-19 до сих пор не ясен. С одной стороны, это связанная с нарушением продукции ИЛ-1β и ФНО-α аутоиммунная дизрегуляция, которая может вызывать ощущение астении не только в острой фазе инфекции, но и в поствирусный период [57]. Некоторые проявления, такие как усталость, может объяснить наблюдаемый высокий уровень провоспалительных цитокинов. Так, у пациентов с СХУ отмечается значительное повышение содержания в сыворотке крови ФНО-α, который, в свою очередь, стимулирует выработку ИЛ-1β, ИЛ-6, ИЛ-8. При поствирусной астении выявлено снижение функции естественных киллеров, наличие аутоантител и снижение реакции Т-клеток на митогены [63].

С другой стороны, было показано, что аутоиммунная дизрегуляция оказывает влияние на митохондрии – энергетические станции клетки. По данным исследований, у 95% пациентов с СХУ были обнаружены антитела к белкам мембран митохондрий. И хотя структурных нарушений митохондрий у таких пациентов обнаружено не было, в образцах биопсии у них выявлено значительное снижение ферментов митохондрий, необходимых для выработки энергии. Известно, что основным источником энергии клетки служит АТФ, метаболизм которой может нарушаться при СХУ. У исследуемых с СХУ была выявлена частичная блокировка аденозин-нуклеотидтранслоказы – белка, необходимого как для переноса АТФ из митохондрий в цитоплазму клетки, так и для транспортировкки АДФ из цитоплазмы в митохондрии (чтобы генерировать больше АТФ). Установлено, что частичная блокировка аденозин нуклеотидтранслоказы может приводить к нарушению выработки энергии [64–66].

У пациентов с СХУ отмечаются изменения головного мозга, выявляемые на МРТ в виде нарушения объема мозга не только со сторонф белого, но и серого вещества. В работе Natelson et al. (1993) было обнаружено наличие очагов повышенного сигнала в белом веществе головного мозга в Т2-режиме и увеличение желудочков. В других исследованиях [67] было показано общее снижение объема серого вещества и снижение объема серого вещества префронтальной коры у пациентов с СХУ по сравнению с группой контроля. Таким образом, было установлено, что общее уменьшение объема серого вещества связано со снижением физической активности, а снижение объема правой префронтальной коры – со степенью выраженности усталости. В австралийском проспективном когортном исследовании было установлено, что через 6 мес после перенесенной острой инфекции, вызванной вирусами Эпштейна–Барр, у 12% пациентов сохранялись такие симптомы, как усталость, когнитивные нарушения, скелетно-мышечные боли и расстройства настроения, причем 11% среди этих пациентов соответствовали диагностическим критериям СХУ. В этом исследовании были выявлены факторы риска развития поствирусной астении, к которым относились женский пол и низкий социально-экономический статус. Кроме этого, у многих пациентов отмечался высокий уровень ИЛ-1β и ИЛ-6 в острой фазе заболевания [42].

В немецком исследовании у 42 пациентов после перенесенного COVID-19 (29 женщин и 13 мужчин в возрасте от 22 до 62 лет) была выполнена клиническая оценка СХУ [67]. Все участники были обследованы через 6 мес после инфекции SARS- CoV-2, которая вызывала легкие или умеренные симптомы. Наиболее часто встречавшимися жалобами у пациентов оказались хроническая усталость (у всех 42 человек), недомогание после физической нагрузки (n=41), когнитивные нарушения (n=40), головная (n=38) боль и мышечная (n=35) боль. По результатам проведенной диагностики СХУ, у 19 из 42 человек были диагностированы сильная усталость и когнитивные нарушения, непереносимость стресса, повышенная чувствительность к свету и шуму и температуре. Это исследование продемонстрировало, что даже при умеренной тяжести COVID-19 после заболевания могут возникнуть симптомы, похожие на СХУ. Авторы пришли к выводу, что у пациентов с легкой формой COVID-19 развивается синдром, соответствующий диагностическим критериям СХУ, что может привести к резкому увеличению числа больных с этим нарушением здоровья.

По данным международного веб-опроса (3762 пациента в возрасте от 30 до 59 лет) [68], после перенесенного COVID-19, через 6 мес после заражения, постковидные симптомы имелись у 80% женщин. Наиболее часто регистрируемыми среди них были усталость (>75%), недомогание после физической нагрузки (>69%), когнитивная дисфункция (>52%). Свыше 85% участников испытывали рецидивы заболевания, вызванные умственными и физическими нагрузками или психологическим стрессом. На момент опроса около 67% группы не могли работать или работали по сокращенному графику. Большинство опрошенных не были ранее госпитализированы (>90%); это указывало на то, что даже легкие формы инфекции SARC-CoV-2 могут вызывать симптомы, подобные СХУ.

В ирландском исследовании с участием 128 пациентов после перенесенного COVID-19 [23], которые оправились от острой фазы инфекции (половине из них потребовалась госпитализация), 52% участников сообщили о стойкой усталости в среднем через 10 нед после появления начальных симптомов COVID-19, причем 31% из всех пациентов не смогли вернуться к работе.

Таким образом, последствия перенесенного COVID-19 характеризуются полиморфностью клинических проявлений, включая эмоциональные, поведенческие, когнитивные нарушения.

МНОГОФАКТОРНОСТЬ ПАТОГЕНЕЗА АСТЕНИЧЕСКОГО СИНДРОМА

Патогенез астенического синдрома имеет многофакторный механизм и включает следующие звенья [69].

1. Активацию перекисного окисления липидов, которая влечет за собой накопление свободных радикалов.

2. Активацию анаэробных путей метаболизма в ткани мозга в результате тканевой гипоксии.

3. Нейромедиаторные нарушения, которые вследствие ослабления функций норадренергической, дофаминергической и серотонинергической систем вызывают разобщение нейрофункциональных связей с гиппокампом – центром регуляции когнитивных процессов и эмоциональных реакций.

Дополнительными аспектами патогенеза астенического синдрома после перенесенного COVID-19 являются:

1. изменения легких, включающие рестриктивное поражение этого органа, легочную гипертензию, легочный фиброз и хроническое тромбоэмболическое заболевание легких;

2. острый миокардит, проявляющийся снижением фракции выброса с систолической дисфункцией, диастолической дисфункцией, аритмиями.

Как правило, эти состояния нарушают толерантность к физической нагрузке, вызывая усталость и уменьшение работоспособности. Отметим, что пациенты с COVID-19 сообщали о большей продолжительности симптомов астенического синдрома по сравнению с больными ОРВИ [70,71].

По данным исследования, включившего 3672 человека после перенесенного COVID-19, было отмечено, что 64,1% участников испытывали умственную и физическую усталость. Она измерялась с помощью шкалы оценки усталости (Fatigue Assessment Scale) и характеризовалась как чувство быстрой утомляемости, умственного и физического истощения, неспособность начать и выполнить повседневную деятельность, ощущение недостатка энергии, трудности с ясным мышлением и концентрацией на работе, отсутствие желания что-либо делать. В этой работе было показано, что астенический синдром является неблагоприятным фактором в отношении профилактики COVID-19, что, в свою очередь, замедляет выздоровление [72].

КЛИНИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ АСТЕНИИ ПОСЛЕ COVID-19

Многофакторность патогенеза астенического синдрома обусловливает его клинический полиморфизм [69].

1. Вегетативные реакции: неприятные ощущения в области сердца, гипергидроз, колебание и асимметрия артериального давления, пульса, головная боль, головокружение несистемного характера, ощущение неполноты вдоха, желудочно-кишечные расстройства.

2. Когнитивные расстройства: снижение концентрации внимания, утомляемость при интеллектуальных нагрузках.

3. Болевые расстройства.

4. Гиперестезия.

5. Обменно-эндокринные расстройства.

6. Эмоциональные расстройства.

С клинической точки зрения при COVID-19 выделяют астенический синдром гиперстенического и гипостенического характера. Гиперстенический астенический синдром характерен для ранних этапов и легких форм заболевания, его ведущими симп­томами выступают повышенная раздражительность, сниженная работоспособность и чувство рассеянности. В свою очередь, гипостенический астенический синдром характерен для поздней стадии и тяжелого течения COVID-19 и проявляется вспышками раздражительности, сонливостью, снижением активности, мышечной слабостью [73].

ДИАГНОСТИКА АСТЕНИЧЕСКОГО СИНДРОМА

В настоящее время для подтверждения астенического синдрома используют субъективные тесты-опросники, такие как субъективная шкала оценки астении (Multidimensional Fatigue Inventory-20, MFI-20), оценивающая общую усталость, физическую и психическую утомляемость, снижение мотивации и активности, шкала оценки тяжести усталости Chalder!s (Unidimensional Chalder!s Fatigue Severity Scale) и другие шкалы [72]. Совершенствование методов диагностики необходимо для своевременного выявления астенического синдрома, что позволит повысить комплаентность и сократить реабилитационный период.

МЕДИЦИНСКАЯ РЕАБИЛИТАЦИЯ АСТЕНИИ

Астения лечится как симптомокомплекс, а не как самостоятельное заболевание, при этом симптоматическая терапия может уменьшать выраженность одних симптомов и совсем не влиять на другие. Для достижения наибольшего клинического эффекта необходимо проводить комплексную медицинскую реабилитацию, включающую как фармакологические средства, так и немедикаментозные методы, которые направлены на активацию адаптационных резервов организма. К последним можно отнести физическую активность, нутритивную поддержку, психотерапию.

Физическая активность рекомендована как пациентам с имеющимся астеническим синдромом, так и с риском его развития. Объем и интенсивность физической активности зависят от функциональных возможностей пациента [40, 74]. Лечебная гимнастика оказывает положительное влияние и на психологические состояние, причем программа двигательной реабилитации должна быть регулярной, достаточно интенсивной и персонально адаптированной.

Нутритивная поддержка при астеническом синдроме предполагает достаточное потребление белка и правильный водно-питьевой режим. Пациенты должны быть обеспечены оптимальным количеством витаминов и минералов.

Как правило, усталость негативно сказывается на физическом и психологическом самочувствии пациентов. Астения может быть вызвана тревогой, связанной с перенесенным COVID-19, в связи с чем в комплексную программу медицинской реабилитации необходимо включать методы психотерапевтической коррекции. Это может быть симптоматическая психотерапия, психотерапия, направленная на патогенетические механизмы, когнитивно-поведенческая психотерапия и др.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Астения относится к наиболее частым симптомам после перенесенной коронавирусной инфекции. Таким образом, астенические расстройства в контексте пандемии COVID-19 являются важной и многофакторной проблемой, что, в свою очередь, требует больше наблюдений, которые позволили бы выявить факторы риска, механизмы развития и тактику ведения соответствующих пациентов. Необходимы тщательное наблюдение за пациентами, перенесшими COVID-19, коррекция имеющихся у них эмоциональных нарушений. Раннее реабилитационное вмешательство после окончания острой фазы новой коронавирусной инфекции способствует эффективному предотвращению развития ее отдаленных побочных эффектов в виде астенического синдрома, сокращает время выздоровления и повышает продуктивность у пациентов.

References

1. World Health Organization (2020). Coronavirus disease 2019 (COVID-19): Situation report, 55. World Health Organization.URL: https://apps.who.int/iris/handle/10665/331479 (date of access – 01.11.2022).

2. Hozhabri H., Sparascio F.S., Sohrabi H. et al. The global emergency of novel coronavirus (SARS-CoV-2): An update of the current status and forecasting. Int J Environ Res Public Health. 2020; 17(16): 5648. https://dx.doi.org/10.3390/ijerph17165648.

3. Yang Y., Peng F., Wang R. et al. The deadly coronaviruses: The 2003 SARS pandemic and the 2020 novel coronavirus epidemic in China. J Autoimmun. 2020; 109: 102434. https://dx.doi.org/10.1016/j.jaut.2020.102434.

4. Al-Samkari H., Leaf R.K., Dzik W.H. et al. COVID-19 and coagulation: Bleeding and thrombotic manifestations of SARS-CoV-2 infection. Blood. 2020; 136(4): 489–500. https://dx.doi.org/10.1182/blood.2020006520.

5. Amraei R., Rahimi N. COVID-19, renin-angiotensin system and endothelial dysfunction. Cells. 2020; 9(7): 1652.https://dx.doi.org/10.3390/cells9071652.

6. Bikdeli B., Madhavan M.V., Jimenez D. et al. COVID-19 and thrombotic or thromboembolic disease: Implications for prevention, antithrombotic therapy, and follow-up: JACC state-of-the-art review. J Am Coll Cardiol. 2020; 75(23): 2950–73.https://dx.doi.org/10.1016/j.jacc.2020.04.031.

7. Rogers J.P., Chesney E., Oliver D. et al. Psychiatric and neuropsychiatric pre-sentations associated with severe coronavirus infections: A systematic review and meta-analysis with comparison to the COVID-19 pandemic. Lancet Psychiatry. 2020; 7(7): 611–27.https://dx.doi.org/10.1016/S2215-0366(20)30203-0.

8. Goldberg J.F. Psychiatry’s niche role in the COVIDE19 pandemic. J Clin Psychiatry. 2020; 81(3): 20com13363. https://dx.doi.org/10.4088/JCP.20com13363.

9. Li Y.C., Bai W.Z., Hashikawa T. The neuroinvasive potential of SARS-CoV2 may play a role in the respiratory failure of COVID-19 patients. J Med Virol. 2020; 92(6): 552–55. https://dx.doi.org/10.1002/jmv.25728.

10. Yao H., Chen J.H., Xu Y.F. Patients with mental health disorders in the COVID-19 epidemic. Lancet Psychiatry. 2020; 7(4): e21.https://dx.doi.org/10.1016/S2215-0366(20)30090-0.

11. Медведев В.Э., Доготарь О.А. COVID-19 и психическое здоровье: вызовы и первые выводы. Неврология, нейропсихиатрия, психосоматика. 2020; 12(6): 4–10. [Medvedev V.E., Dogotar O.A. COVID-19 and mental health: challenges and first conclusions. Nevrologiya, neyropsikhiatriya, psikhosomatika = Neurology, Neuropsychiatry, Psychosomatics. 2020; 12(6): 4–10 (In Russ.)].https://dx.doi.org/10.14412/2074-2711-2020-6-4-10. EDN: HRSLLP.

12. Brooks S.K., Webster R.K., Smith L.E. et al. The psychological impact of quarantine and how to reduce it: rapid review of the evidence. The Lancet. 2020; 395(10227): 912–20. https://dx.doi.org/10.1016/S0140-6736(20)30460-8.

13. Qiu J., Shen B., Zhao M. et al. A nationwide survey of psychological distress among Chinese people in the COVID-19 epidemic: Implications and policy recommendations. Gen Psychiatr. 2020; 33(2): e100213. https://dx.doi.org/10.1136/gpsych-2020-100213 [published correction appears in https://dx.doi.org/10.1136/gpsych-2020-100213corr1].

14. Figueroa C.A., Aguilera A. The need for a mental health technology revolution in the COVID-19 pandemic. Front Psychiatry. 2020; 11: 523. https://dx.doi.org/10.3389/fpsyt.2020.00523.

15. Ozamiz-Etxebarria N., Dosil-Santamaria M., Picaza-Gorrochategui M. et al. Stress, anxiety, and depression levels in the initial stage of the COVID-19 outbreak in a population sample in the northern Spain. Cad Saude Publica. 2020; 36(4): e00054020.https://dx.doi.org/10.1590/0102-311X00054020.

16. Panchal N. Kamal R., Cox C., Garfield R. The implications of COVID-19 for mental health and substance use. 2021.URL: https://www.kff.org/coronavirus-covid-19/issue-brief/the-implications-of-covid-19-for-mental-health-and-substance-use/ (date of access – 01.11.2022).

17. Mehta P., McAuley D.F., Brown M. et al. COVID-19: Consider cytokine storm syndromes and immunosuppression. Lancet. 2020; 395(10229): 1033–34. https://dx.doi.org/10.1016/S0140-6736(20)30628-0.

18. Garg P., Arora U., Kumar A., Wig N. The «post-COVID» syndrome: How deep is the damage? J Med Virol. 2021; 93(2): 673–74.https://dx.doi.org/10.1002/jmv.26465.

19. Callard F., Perego E. How and why patients made Long Covid. Soc Sci Med. 2021; 268: 113426.https://dx.doi.org/10.1016/j.socscimed.2020.113426.

20. Greenhalgh T., Knight M., A’Court C. et al. Management of post-acute covid-19 in primary care. BMJ. 2020; 370: m3026.https://dx.doi.org/10.1136/bmj.m3026.

21. Lopez-Leon S., Wegman-Ostrosky T., Perelman C. et al. More than 50 Long-term effects of COVID-19: a systematic review and meta-analysis. medRxiv. 2021: 2021.01.27.21250617. https://dx.doi.org/10.1101/2021.01.27.21250617. Preprint.

22. Townsend L., Dowds J., O’Brien K. et al. Persistent poor health post-COVID-19 is not associated with respiratory complications or initial disease severity. Ann Am Thorac Soc. 2021; 18(6): 997–1003. https://dx.doi.org/10.1513/AnnalsATS.202009-1175OC.

23. Townsend L., Dyer A.H., Jones K. et al. Persistent fatigue following SARS-CoV-2 infection is common and independent of severity of initial infection. PLoS One. 2020; 15(11): e0240784. https://dx.doi.org/10.1371/journal.pone.0240784.

24. Боголепова А.Н., Осиновская Н.А., Коваленко Е.А., Махнович Е.В. Возможные подходы к терапии астенических и когнитивных нарушений при постковидном синдроме. Неврология, нейропсихиатрия, психосоматика. 2021; 13(4): 88–93. [Bogolepova A.N., Osinovskaya N.A., Kovalenko E.A., Makhnovich E.V. Fatigue and cognitive impairment in post-COVID syndrome: Possible treatment approaches. Nevrologiya, neyropsikhiatriya, psikhosomatika = Neurology, Neuropsychiatry, Psychosomatics. 2021; 13(4): 88–93 (In Russ.)]. https://dx.doi.org/10.14412/2074-2711-2021-4-88-93. EDN: XRXGTR.

25. Ahorsu D.K., Lin C.Y., Pakpour A.H. The association between health status and insomnia, mental health, and preventive behaviors: The mediating role of fear of COVID-19. Gerontol Geriatr Med. 2020; 6: 2333721420966081. https://dx.doi.org/10.1177/2333721420966081

26. Choi E.H., Hui B.H., Wan E.F. Depression and anxiety in Hong Kong during COVID-19. Int J Environ Res Public Health. 2020; 17(10): 3740. https://dx.doi.org/10.3390/ijerph17103740.

27. Dong L., Bouey J. Public mental health crisis during COVID-19 pandemic, China. Emerg Infect Dis. 2020; 26(7): 1616–18.https://dx.doi.org/10.3201/eid2607.200407.

28. Pappa S., Ntella V., Giannakas T. et al. Prevalence of depression, anxiety, and insomnia among healthcare workers during the COVID-19 pandemic: A systematic review and meta-analysis. Brain Behav Immun. 2020; 88: 901–7.https://dx.doi.org/10.1016/j.bbi.2020.05.026.

29. Stanton R., To Q.G., Khalesi S. et al. Depression, anxiety and stress during COVID-19: Associations with changes in physical activity, sleep, tobacco and alcohol use in australian adults. Int J Environ Res Public Health. 2020; 17(11): 4065.https://dx.doi.org/10.3390/ijerph17114065.

30. Stein M.B. COVID-19 and anxiety and depression in 2020. Depress Anxiety. 2020; 37(4): 302. https://dx.doi.org/10.1002/da.22870.

31. Yang Y., Li W., Zhang Q. et al. Mental health services for older adults in China during the COVID-19 outbreak. Lancet Psychiatry. 2020; 7(4): e19. https://dx.doi.org/10.1016/s2215-0366(20)30079-1.

32. Lee S.A., Jobe M.C., Mathis A.A. et al. Incremental validity of coronaphobia: Coronavirus anxiety explains depression, generalized anxiety, and death anxiety. J Anxiety Disord. 2020; 74: 102268. https://dx.doi.org/10.1016/j.janxdis.2020.102268.

33. Ozdin S., Ozdin S.B. Levels and predictors of anxiety, depression and health anxiety during COVID-19 pandemic in Turkish society: The importance of gender. Int J Soc Psychiatry. 2020; 66(5): 504–11. https://dx.doi.org/10.1177/0020764020927051.

34. Chana-Cuevas P., Salles-Gandara P., Rojas-Fernandez A. et al. The potential role of SARS-CoV-2 in the pathogenesis of Parkinson’s disease. Front Neurol. 2020; 11: 1044. https://dx.doi.org/10.3389/fneur.2020.01044.

35. Nanda S., Handa R., Prasad A. et al. Covid-19 associated Guillain–Barre syndrome: Contrasting tale of four patients from a tertiary care centre in India. Am J Emerg Med. 2021; 39: 125–28. https://dx.doi.org/10.1016/j.ajem.2020.09.029.

36. Зинчук А.Н., Зубач Е.А., Орфин А.Я., Плевачук О.Ю. Астенический синдром и его коррекция у пациентов с инфекционной патологией. Семейная медицина. 2019; 4: 41–46. [Zinchuk A.N., Zubach E.A., Orfin A.Ya., Plevachuk O.Yu. Asthenic syndrome and its correction in patients with infectious pathology. Semeynaya meditsina = Family Medicine. 2019; 4: 41–46 (In Russ.)]. EDN: EFDVYA.

37. Масленникова Н.А., Тихонова Е.П., Михайлова Л.А. Клинические аспекты проявления эхинококкоза печени. Современные проблемы науки и образования. 2018; 5: 22. [Maslennikova N.A., Tikhonova E.P., Mikhailova L.A. Clinical aspects of liver echinococcosis. Sovremennyye problemy nauki i obrazovaniya = Modern Problems of Science and Education. 2018; 5: 22 (In Russ.)]. EDN: XXZIJR.

38. Abbot N.C., Spence V. Chronic fatigue syndrome. Lancet. 2006; 67(9522): 1574; author reply 1575.https://dx.doi.org/10.1016/S0140-6736(06)68688-1.

39. Котова О.В., Акарачкова Е.С. Астенический синдром в практике невролога и семейного врача. РМЖ. 2016; 24(13): 824–829. [Kotova O.V., Akarachkova E.S. Asthenic syndrome in the practice of a neurologist and family doctor. Russkiy meditsinskiy zhurnal = Russian Medical Journal. 2016; 24(13): 824–829 (In Russ.)]. EDN: WICZWF.

40. Дюкова Г.М. Астенический синдром: проблемы диагностики и терапии. Эффективная фармакотерапия. 2012; 1: 40–45. [Dyukova G.M. Asthenic syndrome: Problems of diagnosis and therapy. Effektivnaya farmakoterapiya = Effective Pharmacotherapy. 2012; 1: 40–45 (In Russ.)]. EDN: SLUCTJ.

41. Повереннова И.Е., Золотовская И.А., Безгина Е.В. Диагностика и лечение астенического синдрома у лиц пожилого возраста, перенесших ОРВИ. Журнал неврологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. 2014; 114(9): 73–76. [Poverennova I.E., Zolotovskaya I.A., Bezgina E.V. Diagnostics and treatment of asthenic syndrome in elderly people with acute respiratory viral infections. Zhurnal nevrologii i psikhiatrii imeni S.S. Korsakova = S.S. Korsakov Journal of Neurology and Psychiatry. 2014; 114(9): 73–76 (In Russ.)]. EDN: SXTBPX.

42. Hickie I., Davenport T., Wakefield D. et al. Post-infective and chronic fatigue syndromes precipitated by viral and non-viral pathogens: Prospective cohort study. BMJ. 2006; 333(7568): 575. https://dx.doi.org/10.1136/bmj.38933.585764.AE.

43. Preedy V.R., Smith D.G., Salisbury J.R. et al. Biochemical and muscle studies in patients with acute onset post-viral fatigue syndrome. J Clin Pathol. 1993; 46(8): 722–26. https://dx.doi.org/10.1136/jcp.46.8.722.

44. Carruthers B.M., Jain A.K., De Meirleir K.L. et al. Myalgic encephalomyelitis/chronic fatigue syndrome: Clinical working case definition, diagnostic and treatment protocols. Journal of Chronic Fatigue Syndrome. 2003; 11(1): 7–115.https://dx.doi.org/10.1300/J092v11n01_02.

45. Fukuda K., Straus S.E., Hickie I. et al. The chronic fatigue syndrome: a comprehensive approach to its definition and study. International chronic fatigue syndrome study group. Ann Intern Med. 1994; 121(12): 953–59.https://dx.doi.org/10.7326/0003-4819-121-12-199412150-00009.

46. Воробьева Ю.Д., Дюкова Г.М. Астенический синдром в контексте пандемии COVID 19. Медицинский алфавит. 2020; 33: 26–34. [Vorobyova Yu.D., Diukova G.M. Asthenic syndrome in context of COVID-19 pandemic. Meditsinskiy alfavit = Medical Alphabet. 2020; 33: 26–34 (In Russ.)]. https://dx.doi.org/10.33667/2078-5631-2020-33-26-34. EDN: UYDUQZ.

47. Sasannejad C., Ely E.W., Lahiri S. Long-term cognitive impairment after acute respiratory distress syndrome: A review of clinical impact and pathophysiological mechanisms. Crit Care. 2019; 23(1): 352. https://dx.doi.org/10.1186/s13054-019-2626-z.

48. Sykes D.L., Holdsworth L., Jawad N. et al. Post-COVID-19 symptom burden: What is Long-COVID and how should we manage it? Lung. 2021; 199(2): 113–19. https://dx.doi.org/10.1007/s00408-021-00423-z.

49. Rauch B., Kern-Matschilles S., Haschka S.J. et al. COVID-19-related symptoms 6 months after the infection – Update on a prospective cohort study in Germany. MedRxiv. 2021: 10.1101/2021. 02.12.21251619. https://dx.doi.org/10.1101/2021.02.12.21251619. Preprint.

50. Zhou H., Lu S., Chen J. et al. The landscape of cognitive function in recovered COVID-19 patients. J Psychiatr Res. 2020; 129: 98–102. https://dx.doi.org/10.1016/j.jpsychires.2020.06.022.

51. Jacomy H., Fragoso G., Almazan G., et al. Human coronavirus OC43 infection induces chronic encephalitis leading to disabilities in BALB/C mice. Virology. 2006; 349(2): 335–46. https://dx.doi.org/10.1016/j.virol. 2006.01.049.

52. Arbi Y.M., Harthi A., Hussein J. Severe neurologic syndrome associated with Middle East respiratory syndrome corona virus (MERS-CoV). Infection. 2015; 43(4): 495–501. https://dx.doi.org/10.1007/s15010-015-0720-y.

53. Мартынов М.Ю., Боголепова А.Н., Ясаманова А.Н. Эндотелиальная дисфункция при COVID-19 и когнитивные нарушения. Журнал неврологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. 2021; 121(6): 93–99. [Martynov M.Yu, Bogolepova A.N., Yasamanova A.N. Endothelial dysfunction in COVID- 19 and cognitive impairment. Zhurnal nevrologii i psikhiatrii imeni S.S. Korsakova = S.S. Korsakov Journal of Neurology and Psychiatry. 2021; 121(6): 93–99 (In Russ.)]. https://dx.doi.org/10.17116/jnevro202112106193. EDN: IRHFWS.

54. Egbert A.R., Cankurtaran S., Karpiak S. Brain abnormalities in COVID-19 acute/subacute phase: A rapid systematic review. Brain Behav Immun. 2020; 89: 543–54. https://dx.doi.org/10.1016/j.bbi.2020.07.014.

55. Delorme C., Paccoud O., Kas A. et al. Covid-19 related encephalopathy: A case series with brain FDG-PET/CT findings. Eur J Neurol. 2020; 27(12): 2651–57. https://dx.doi.org/10.1111/ene.14478.

56. Evans P.C., Rainger G.E., Mason J.C. et al. Endothelial dysfunction in COVID-19: A position paper of the ESC Working Group for Atherosclerosis and Vascular Biology, and the ESC Council of Basic Cardiovascular Science. Cardiovasc Res. 2020; 116(14): 2177–84. https://dx.doi.org/10.1093/cvr/cvaa230.

57. Panju A.H., Danesh A., Minden M.D. et al. Relationship between fatigue and cytokine levels in patients age 50+ with acute myeloid leukemia (AML). Blood. 2006; 108(11): 4507. https://doi.org/10.1182/blood. V108.11.4507.4507.

58. Bower J.E. Cancer-related fatigue–mechanisms, risk factors, and treatments. Nat Rev Clin Oncol. 2014; 11(10): 597–609.https://dx.doi.org/10.1038/nrclinonc.2014.127.

59. Zielinski M.R., Systrom D.M., Rose N.R. Fatigue, sleep, and autoimmune and related disorders. Front Immunol. 2019; 10: 1827. https://dx.doi.org/10.3389/fimmu.2019.01827.

60. Zhang J.M., An J. Cytokines, inflammation, and pain. Int Anesthesiol Clin. 2007; 45(2): 27–37.https://dx.doi.org/10.1097/AIA.0b013e318034194e.

61. Neri S., Pistone G., Saraceno B. et al. L-carnitine decreases severity and type of fatigue induced by interferon-alpha in the treatment of patients with hepatitis C. Neuropsychobiology. 2003; 47(2): 94–97. https://dx.doi.org/10.1159/000070016.

62. Yamato M., Kataoka Y. Fatigue sensation following peripheral viral infection is triggered by neuroinflammation: Who will answer these questions? Neural Regen Res. 2015; 10(2): 203–4. https://dx.doi.org/10.4103/1673–5374.152369.

63. Lorusso L., Mikhaylova S.V., Capelli E. et al. Immunological aspects of chronic fatigue syndrome. Autoimmun Rev. 2009; 8(4): 287–91. https://dx.doi.org/10.1016/j.autrev.2008.08.003.

64. Filler K., Lyon D., Bennett J. et al. Association of mitochondrial dysfunction and fatigue: A review of the literature. BBA Clin. 2014; 1: 12–23. https://dx.doi.org/10.1016/j.bbacli.2014.04.001

65. Smits B., van den Heuvel L., Knoop H. et al. Mitochondrial enzymes discriminate between mitochondrial disorders and chronic fatigue syndrome. Mitochondrion. 2011; 11(5): 735–38. https://dx.doi.org/10.1016/j.mito.2011.05.005.

66. Chen R., Liang F.X., Moriya J. et al. Chronic fatigue syndrome and the central nervous system. J Int Med Res. 2008; 36(5): 867–74. https://dx.doi.org/10.1177/147323000803600501.

67. Kedor C., Freitag H., Meyer-Arndt L. et al. Chronic COVID-19 Syndrome and Chronic Fatigue Syndrome (ME/CFS) following the first pandemic wave in Germany – a first analysis of a prospective observational study. Nat Commun. 2022; 13: 5104.https://dx.doi.org/10.1038/s41467-022-32507-6.

68. Davis H.E., Assaf G.S., McCorkell L. et al. Characterizing long COVID in an international cohort: 7 months of symptoms and their impact. EClinicalMedicine. 2021; 38: 101019. https://dx.doi.org/10.1016/j.eclinm.2021.101019.

69. Lewis G., Wessely S. The epidemiology of fatigue: more questions than answers. J Epidemiol Community Health. 1992; 46(2): 92–97. https://dx.doi.org/10.1136/jech.46.2.92.

70. Young B.E., Ong S.W.X., Kalimuddin S. et al. Epidemiologic features and clinical course of patients infected with SARS-CoV-2 in Singapore. JAMA. 2020; 323(15): 1488–94. https://dx.doi.org/10.1001/jama.2020.3204 [published correction appears inhttps://dx.doi.org/10.1001/jama.2020.4372].

71. Klok F.A., Boon G.J.A.M., Barco S. et al. The Post-COVID-19 Functional Status scale: a tool to measure functional status over time after COVID-19. Eur Respir J. 2020; 56(1): 2001494. https://dx.doi.org/10.1183/13993003.01494-2020.

72. Kamdar B.B., King L.M., Collop N.A. et al. The effect of a quality improvement intervention on perceived sleep quality and cognition in a medical ICU. Crit Care Med. 2013; 41(3): 800–9. https://dx.doi.org/10.1097/CCM.0b013e3182746442.

73. Finsterer J., Mahjoub S.Z. Fatigue in healthy and diseased individuals. Am J Hosp. Palliat Care. 2014; 31(5): 562–75.https://dx.doi.org/10.1177/10499091134947480.

74. Barazzoni R., Bischoff S.C., Breda J. et al. ESPEN expert statements and practical guidance for nutritional management of individuals with SARS-CoV-2 infection. Clin Nutr. 2020; 39(6): 1631–38. https://dx.doi.org/10.1016/j.clnu.2020.03.022.

About the Authors

Anna N. Bogolepova, Dr. med. habil., professor of the Department of neurology, neurosurgery and medical genetics, N.I. Pirogov Russian National Research Medical University of the Ministry of Healthcare of Russia. Address: 117997, Moscow, 1 Ostrovityanova Str. E-mail: annabogolepova@yandex.ru.
ORCID: https://orcid.org/0000-0002-6327-3546
Nina A. Osinovskaya, researcher at the Department of cognitive impairments, Federal Center for Brain and Neurotechnologies of FMBA of Russia. Address: 117513, Moscow, 1/10 Ostrovityanova Str. E-mail: 4246290@mail.ru. ORCID: https://orcid.org/0000-0003-2313-571X

Similar Articles

By continuing to use our site, you consent to the processing of cookies that ensure the proper functioning of the site.